«Иногда мне изменяет чувство вкуса в языке»: Александр Цыпкин о своих слабостях, понятиях и суперсилах

Начнем с книги. «Идеальный Че. Интуиция и другие беспринцЫпные рассказы». О чем это? Для кого это? Что в ней нового?

Практически всё.  Первая повесть, до этого только рассказы. Первая пьеса-рассказа. Первый интернет-опрос в финале произведения. Теперь по очереди.

Идеальный Че — это такой салат из оммажей писателям, которых я люблю — от Гоголя до Пелевина. Высмеивание основных сегодняшних трендов вроде поиска национальной идеи, создания бесконечных чатов, абсурда мира чиновников, гипертрофированного увлечения эзотерикой и так далее.

Под эзотерикой я понимаю все от переселения душ до мистических практик. Ну, вот все кому не лень сели на эзотерику! Она стала таким продуктом массового потребления: пришел в химчистку там и погадал. Люди даже не понимают, в какие дебри они могут влезть, и что им оттуда может прилететь. Но не суть. 

В общем, с чего все начинается. По московским чатам ходит фотография идеального мужского члена с родинкой, и все начинают искать его хозяина. Москвичка думает что его владелец – это реинкарнация ее дедушки великого ученого, а люди из кремля понимают, что можно построит на его личности международный пиар.

Но все в итоге становится лирической историей про маленького человека, который оказывается самым человечным из всех. Ну и разумеется финал мистический, хоть и счастливый. Кстати Че я читаю в театре и это тоже для меня инновация, чтение только одного произведения за вечер.  

Следующее новое — пьеса «Интуиция». Однажды мы говорили с Константином Хабенским о том, что нас ждет Там, кто нас Там встретит, о чем будем говорить.  В итоге  13 монологов людей, которые умерли и попали на тот свет — от подростка до женщины 97 лет и вот их первые слова.  Эти истории объединяет то, что у каждого человека есть что-то в последний день, что он мог сделать по-другому и не сожалеть.

Здесь же два ангела — стажер и инструктор — слушают эти монологи. Люди про это не знают. Ангелы должны принять решение, кого они отправят еще раз прожить последний день. Не изменится одно — человек все равно умрет. Он не будет помнить, что он уже умер и его отправили назад. Но через сон, через интуицию ему закинут мысль: выложи песню в сеть, отдай свои дневники и так далее.

В конце пьесы есть ссылка, по которой читатель может прийти и проголосовать за того, кого он хочет вернуть.

То есть ты написал 13 сценариев последнего дня их жизни?

Нет, ты не понял. Это 13 монологов людей. Коротко если — человек говорит: «Черт подери, я же еще деньги не отдал человеку, у которого я украл диссертацию!». И такое раскидано на две страницы. И таких историй 13 штук.

Так, я голосую за какого-то человека… 

…который назад вернется и отдаст деньги. Каждый из них, если вернется, то проснется в то же утро, не зная, что он умрет. Но в голову ему закинут мысль (например, сон ему приснится): отдать деньги той женщине, либо не отдать. Попадет на тот свет — там уж как пойдет, как было правильно.

Голосование — это срез общественного мнения относительно того, кому сочувствует российский человек. Голосование происходит и после каждого конкретного спектакля. Первый опыт уже была в театре, и для меня был очень неожиданный результат зрительского голосования! У одного из героев единственное сожаление, что он не спас собаку. А если бы он поступил по-другому, он бы спас ее. И почти все зрители голосовали за этого чувака. То есть они не людям сочувствовали, а собаке.

Кому нужны эти люди, когда есть собака. Ну, ожидаемо.

Для меня нет. Мне очень странно, что сочувствуют собаке. В целом сочувствовать собаке очень правильно. Но сочувствовать собаке вместо человека — мне кажется, это…неожиданно что ли.

…тот самый срез общественного мнения.

Да, это срез. Я тебе объясню, что меня удивило. Имея возможность изменить что-то в судьбах людей, зрители проголосовали за спасение собаки. Посмотрим как будут голосовать дальше. Хотя и вроде бы комедийный «Идеальный Че» тоже вызывает бурную дискуссию, потому что там один из героев сравнивает новую этику тридцать седьмым годом. По его мнению, люди пользуются возможностью уничтожить человека по доносу не потому. что тот что-то нарушил, а потому, что просто есть возможность его замочить. 

Все это дико интересно. Ты делаешь большие вещи. А каких-то пять лет назад фамилию Цыпкин многие произносили с ухмылкой — мол, неплохой парень пишет там какие-то книжонки с матом.

И имели на это полное право. Хотя первая книга без мата, кстати.

А как поменялось твое отношение к самому себе ? И как, ты чувствуешь, поменялось отношение к тебе людей?

Я до сих пор отношусь с некой иронией к самому себе и с легкостью. В этом кстати залог успеха. Не надо зазнаваться, хотя сейчас я сейчас могу предъявить такие цифры, которые разберутся с любыми ухмылками

Предъявляй!

Триста выступлений с аншлагами по всему миру. Более пятидесяти актеров. Лучших российских актеров от суперзвезд до молодых, но очень талантливых. Все книжки — бестселлеры. Совокупный тираж — тысяч четыреста. Фильмы по моим сценариям снимают Резо Гигинеишвили, Анна Меликян и Роман Прыгунов.

В ролях….ну начнем с Джона Малковича. Сериал — один из самых поппулярных в стране. Первый собственный режиссерский опыт – приз Гильдии на Кинотавре (короткий метр). В Америке рассказы читают лауреаты Золотого Глобуса, Эмми, Гремми и Тони. Ну и еще по мелочи есть.  Тем не менее я надеюсь, у меня не появилось к себе слишком серьезного отношения.

Я понимаю, что все в любой момент может закончиться, понимаю, что за этим стоит работа моей команды во главе с продюсером, а также огромное количество везения и важную роль играет то, как я общаюсь с людьми.

Это важный фактор

Возможно самый. Мое питерское воспитание мне очень помогло, поэтому я со всеми до сих пор в очень хороших человеческих отношениях. И надо отметить это все зеркально. У меня есть хейт, но я его не вижу, потому что я не читаю ничего о себе.

А если что-то все-таки видишь, то задевает?

Я не знаю, что нужно про меня написать, чтобы меня задеть. Я уже такого про себя читал! Надо прям постараться. Надо быть талантливым человеком. А среди тех, кто меня хейтит, талантливых очень мало. Обо мне писали все днище, какое только можно представить, а я каждый раз цифру показывал. 

Они мне хейт, а я им — новый успешный год, новый успешный проект. 

Ты считаешь себя талантливым?

Безусловно, конечно. Пиарщиком так вообще гениальным. Но и тексты я пишу достаточно талантливо. Иначе все эти актеры не стали бы этого читать. Зачем им позориться. Я это понял, когда в США вышел проект, в котором участвовали десять именитых американских актеров, у которых не было ни одной причины это читать — кроме того, что им понравился текст.

Там речь вообще не про деньги была. Они вынуждены были в карантин сидя дома запариться, чтобы записать это все. И от всех них я получил отзывы: «Какие классные тексты». Вот это был для меня тест, потому что я для них вообще никто. Они лично меня не знают.

Здесь все-таки с большинством актеров я сначала устанавливаю человеческие отношения, а потом профессиональные. За исключением Константина Хабенского — он слышал про меня. Я брал у него один раз интервью, правда, он, наверное, про это забыл. В общем, он увидел тексты и на них согласился.

Во всех остальных ситуациях сначала я общался по-человечески, потом предлагал какие-то совместные вещи. И моя человеческая харизма или душевная теплота имели значение. В случае с Америкой — там не знали, кто я такой. Актерам прислали текст, они сказали: «Да, круто, мы готовы». И все десять человек согласились.

Ты сам как считаешь какие у тебя сильные и слабые стороны как писателя?

Моя сильная сторона как автора — это умение писать тексты для чтения со сцены. Я точно знаю, как в 10-15 минут набрать столько событий, чтобы зритель оставался, слушал, и ему было интересно.

То, что эти тексты собирают в книжки, издают, и эти книжки популярны — для меня удивительно. Потому что для меня это — недоделанный продукт. Доделанный он тогда, когда актер их читает, или я их читаю, когда они раскрашены интонациями.

Есть события, диалоги людей и повороты сюжетов — то, что в театре держит. Это я делаю реально хорошо.

Мои слабые места. Иногда мне изменяет чувство вкуса в языке, иногда мне нравится какой-то оборот, а он на самом деле избыточный. Я очень непедантичный, невежливый, я не буду вылизывать все. Я пишу — и сразу в вечность, как мне кажется, поэтом мне влом редактировать. А потом из вечности вынимаю абзац, в котором четыре раза встречается однокоренное слово. И вечность покрывается сыпью от этого. 

Получается, ты ни в каких рамках жанра не находишься?

По сути я создал свой жанр. Чтения до меня были, но это были либо эссе, либо — сатира. А у меня же 50% драмы, 50% сатиры. На сцене сразу актер и автор. То есть я создал жанр и в нем нахожусь. Я удивлен, что никто в него не пошел. Я ведь пробил эту дорогу. Теперь никто не думает: «Что за херня? Человек стоит на сцене и просто читает текст, как так?!».

Обычно, когда появляется японский ресторан в городе, потом за ним возникает сто таких же. Я, условно, открыл японский ресторан в городе, где такого не было. Почему этого никто больше не делает — я не знаю. И это коммерчески очень успешная вещь. Никаких расходов кроме самого человека на сцене.

Сколько стоит организовать концерт?

Это очень некорректный вопрос. Концерт на 50 человек стоит одно, на 2000 — другое. Может стоить 100 000 рублей, а может стоить 4 000 000. Всегда по-разному, но это достаточно прибыльная вещь. Конечно, сейчас, когда зам можно заполнять только на четверть, тяжеловато. Но это все равно не убыточно, и никогда не было убыточным. Мы — я и моя продюсер Настя — ни разу не занимали деньги. Мы вложили свои, допустим, миллион рублей, а теперь все крутится на своих деньгах. Как-то у нас было 100 концертов в год.

Получается, у тебя и конкурентов нет?

Я не вижу конкурентов, а хотелось бы. Мы же очень простые с точки зрения организации. Хочет зритель видеть Константина Хабенского, Ингеборгу Дапкунайте либо еще кого-то — мы берем и едем. Больше ничего везти не нужно. Мы вдвоем-втроем и текст.

Понимаешь, в чем еще уникальность формата: когда ты приходишь в театр, допустим, на спектакль «Жанна» с Ингеборгой Дапкунайте, ты видишь на сцене Жанну, а не Ингеборгу. Приходя на чтение с Ингеборгой, ты увидишь Ингеборгу, потому что она выйдет, со всеми поздоровается, поболтает со мной на сцене, мы постебемся над ее юбкой, обсудим что-то еще. А дальше ты видишь Ингеборгу в разных образах. В рассказе их четыре — она все прочтет. И потом снова Ингеборга. И есть ощущение домашнего общения. 

Стена между образом автора и зрителем исчезает. А люди приходят в театр в том числе посмотреть на известного человека. Плюс, когда ты приходишь на пьесу, она тебе может понравиться, а может и нет. В течение вечера у тебя есть минимум от пяти до семи историй. Не зайдет одна — ну, пять зайдут. Или три на три. Или хотя бы одна все равно очень понравится. И человек выйдет удовлетворенный.

Еще большой плюс — разные актеры. Кому-то нравится Хабенский, кому-то нравится Ингеборга, кто-то хочет услышать молодежь. У нас все время новые и новые актеры. Потом, мы все-таки привлекаем регулярно свежих авторов не только же я один. Через чтение «Беспринципных» прошло уже писателей сорок, наверное.

В каждый регион мы приезжаем, нового автора приглашаем: «Давайте к нам, вас прочтет Ингеборга». Или: «Вас прочтет Максим Виторган». В общем кто-то вас прочтет. Для человека это событие — его текст прочел известный актер!

У тебя есть история провала?

Творческих провалов пока не было. Но что значит «провал»?

Результат, непропорциональный вложенным силам, наверное.

Такого точно не было. Я наоборот переживаю, что когда-то это должно произойти.

У тебя уже в любом случае есть право на ошибку.

Да. Во-первых, у меня очень хорошее фанатское сообщество. Есть люди, которые меня искренне любят. Пусть их не какое-то космическое количество, но их лояльность очень высокая. Они мне простят, если что, я думаю. Очень мало писателей, которые ведут такую активную публичную жизнь. А у меня же кроме писательства еще много всего.

Что именно, расскажи?

Писательство, сценарное дело, публицистика интервьюшная и публицистика обычная, собственная телепрограмма — инстаграм-программа. Еще всякие колонки, которые я пишу. Плюс рекламная деятельность — я уделяю не меньшее внимание тому, какая реклама у меня выходит в инстаграме. То есть, когда ко мне приходит кто-то с рекламой, я говорю — давайте сделаем по-другому, креативно и весело. Я принимаю участие в создании интеграций.

Сейчас вышел короткометражный фильм «Выдающийся оливье». Он изначально должен был стать рекламным роликом, а получилось рождественское кино, которое сейчас входит в пятерку лучших на новогоднюю тему по отзывам зрителей и набрало уже более пяти миллионов просмотров. Теплое, душевное.

И еще уникальность моего жанра в том, что я не ставлю все на одно число. И не сильно переживаю. Ну не получится эта ебучая книжка, ну не получится сериал — у меня старого написано лет на десять вперед. То есть, если я сейчас перестану писать вообще, я с имеющимися рассказами могу ездить лет десять точно по разным странам, городам, и мой зритель придет. Мы уже создали по всему миру сообщество людей.

То самое небольшое, но преданное. 

Да. А рассказов еще очень много. Наверное, штук сто или сто пятьдесят. Если в одну программу шесть заходит, то у меня двадцать программ есть. То есть, я в один город могу двадцать раз приехать и читать каждый раз новое!

И актеров даже брать не надо.

У меня законченный цикл. Я написал рассказ, мы арендовали зал, я повесил в инстаграме объявление и сам прочел рассказ. Мне теоретически вообще никто не нужен, по сути, кроме команды. Она небольшая — пять человек. Но я просто космически рад работать с актерами. Это мое удовольствие, это здорово, что мы работаем с фантастическими профессионалами.

Но если мы говорим о том, выживет ли это все на мне одном — да, выживет, безусловно. Тексты мои, читаю я сам. И эти тексты потом уходят дальше — в сценарии, в полный метр, в короткий метр, в пьесы. Балет уже есть по моему тексту. Не то чтобы это было спланировано так.

А как тут спланируешь, если нет никакого алгоритма успешного писательства.

Это же не чистой воды писательство.

Ну, менеджмент, маркетинг.

Человек может написать такие же хорошие тексты, работать с теми же хорошими актерами, арендовать зал и повесить рекламу.

Ну и кому он нужен будет?

Почему? Необязательно. Могут прийти. 

Тебе легко говорить, у тебе точно придут.

Как ни странно, на бесплатные встречи в книжные магазины люди могли не прийти. На платные мероприятия всегда приходят! Еще мы всегда берем зал чуть меньше, чем мы можем продать. У нас бывают двухтысячные залы. Это означает лишь одно — что мы можем и три тысячи собрать, и четыре. Если поставим такую задачу.

Сейчас, допустим, мы спокойно работаем в малом зале «Гоголь центра». Разрешенная четверть зала— это тридцать человек. Мне вообще не западло. Я читал для двух тысяч, а сейчас спокойно, с тем же удовольствием, с той же отдачей читаю на тридцать человек.

Можешь вспомнить момент, когда можно было воскликнуть «ай да Цыпкин, ай да сукин сын!»?

Я — лягушка, которая вскипела и не заметила. Я сейчас смотрю назад и без ложной скромности думаю: сделано все охренно.

И очень быстро.

Быстро, очень круто и очень много. Я даже не смог остановиться и получить от этого удовольствие. У меня, условно говоря, выходит книжка и становится бестселлером, но в этот момент я уже весь в пьесе-балете, уже переживаю о том, чтобы он получился.

Книжка — бестселлер? Да черт с ним, вот следущий проект главное не провалить. Вот сейчас сериал «Беспринципные». Мы не успели опомниться, как он стал одним из самых популярных в стране. Я реально просто не успеваю сесть и понять: «А, ну вот это то самое! Это «ай да Цыпкин!».

Но и потом, конечно, смотришь на Пушкина, думаешь: черт подери, когда его застрелили, ему было 37, и он к тому времени смог стать нашим всем. А тебе, кретин, 45! Ты не можешь предъявить того, что предъявил Пушкин — даже близко. Успокойся!

Мне очень повезло, что весь этот успех пришел в сознательном возрасте — когда ты сморишь вокруг и понимаешь, сколько люди на самом деле сделали к тому возрасту, когда я начал. В комплексе — да, я сделал много. Именно в плане продюссерско-маркетингового текста. Я трезво оцениваю это. про

Потом, начинаешь оценивать финансовую сторону. Понятно, что для любого писателя я зарабатываю очень большие деньги. Но у меня достаточно друзей в бизнесе, я сравниваю себя с ними и понимаю, что до них мне еще ползти и ползти.

Ну ты же никогда не бедствовал?

Нет, я никогда не бедствовал. Я с 14 лет работал, и всегда себя секьюрил. Если бы писательство не стало приносить деньги, я бы им не занимался. Это сто процентов. Я бы просто не смог себе этого позволить — работать-то надо. Я пишу так активно, потому что никогда столько не зарабатывал. 

Двадцатый год не самый простой, и даже в нем я заработал больше на порядок, чем было раньше. Это тоже мотивирует. Вот тут был момент — я помню, когда я за одно выступление получил полтора — просто за то, что я 30 минут читал рассказ.

Где ты выступал?

Это было частное мероприятие. Бывают конечно и в театре большие деньги, а бывают тридцать тысяч. То есть, когда я понял, что гонорар сравнивается со съемочным днем нашего самого топового актера, а при этом я на сцене час, — вот тут я подумал: «Да, чего-то я стою».

Это было для меня очень важно. И важна свобода — писать то, что я хочу. Поэтому я отказывался от частных биографий, которые я писать не хочу. У меня есть сейчас идеи, с кем я хотел бы сделать биографии, но это секрет пока.

Или еще я никогда не читаю рассказы, когда люди сидят за столами, жуют. Будет жопа в жизни — начну читать, но пока могу себе позволить отказываться от таких форматов. Именно потому, что я всегда смотрел на это как на бизнес. Я смотрел на то, чтобы книжки продавались, делал максимум для этого. Я смог задать себе такой уровень, который позволяет не принимать плохие бизнес-предложения.

Я выстроил свой бизнес, и мне не нужно уходить в ларьки. Создал дорогой продукт, и он прекрасно продается в дорогих галереях. И тут мне говорят: «Давайте в ларьке продадите?». Нет, ребят, он в галерее хорошо продается.

Что еще удивительно — к моменту выхода книжки «Женщина непреклонного возраста» все тексты из нее были выложены в сеть мной лично. Там не было ни одного нового текста. Со второй книжкой было то же самое, и с третьей. И эти книжки все равно покупали! «Идеальный Че…» — первая книжка, которую я никуда не выкладывал.

В общем, люди покупали книжки независимо от того, что они могли эти рассказы прочесть бесплатно. Более того, на ютубе куча роликов, где актеры читают мои рассказы, но люди приходят в театры все равно. И слава богу. Кстати, именно поэтому мы приняли решение во время карантина — не делать онлайн-чтений. Пусть люди соскучатся по театру и придут к нам.

После выступлений я всегда выхожу в зал, фотографируюсь со всеми. Отвечаю в инстаграме на комментарии. Я не всегда читаю директ, но стараюсь. То есть очень много живого общения. Безусловно, сыграла роль некая светскость. Сыграло роль то, что у нас такой популярный — как у поклонников, так и у ненавистников — союз с Оксаной [Лаврентьевой].

Потому что Оксана — очень яркая личность. И, безусловно, как пара, мы дополняем друг друга. Кстати, когда мы с Оксаной познакомились, я ее уже мог пригласить на двухтысячный концерт.

Так ты уже написал две книжки на тот момент.

Да. 

Чего все-таки больше в том, что ты делаешь — ремесла, работоспособности, таланта?

Таланта много, сразу могу сказать. И уже говорил. Этот талант позволяет придумывать истории человеческие, смешивающие комедию и драму, простые, понятные всем. Я люблю людей в целом, и это чувствуется — у меня нет негодяев, отрицательных героев.

Я считаю, что в людях очень много хорошего. Часто это просто спрятано, но этого много. Соответственно, когда люди читают мои рассказы, им становится легче, они мечтают. Мне в свое время Оксана сказала: «Твоим идеалом должен быть фильм «Москва слезам не верит». С точки зрения понятности всем. Фильм, понятный для академика, для инженера, для дворника, для сантехника — неважно, для кого».

И правда, в нем понятные человеческие переживания. И он светлый. Ну, по итогу-то все же сложилось, все получилось. Поэтому талант есть, глупо это отрицать. Я человек именно сторителлинга и задевания души.

Ты как-то понял, что у тебя есть талант?

Всегда это было. Мне всегда были интересны люди. Я сидел и с ними часами разговаривал. Мне рассказывали кучу историй , а я все время впитывал, обратно что-то говорил. Потом — огромный блок моих коммуникационных способностей. Я выстрою отношения с любым человеком. Это моя работа с 18 лет, я прям профессионал.

Все уйдет, а это останется. Больше, наверное, чем истории. Потому что люди, которые придумывают истории, есть, а вот сочетание этих вещей — редкость. Ну, и определенный трудоголизм. Я себя ставлю в рамки, когда у меня огромное количество работы. Если сейчас перечислить все, что у меня есть, люди вскроются. Не факт, что я хорошо это сделаю. Но — без текстов, несмотря ни на какие коммуникации и весь пиар, ничего бы не получилось.

Первично — слово.

Первичны — тексты, сто процентов. Без пиара, коммуникаций, команды и всего остального, этого не получилось бы в таком объеме и с такой скоростью. Это могло остаться на уровне хороших красивых роликов в ютубе. . Это не стало бы индустрией, не стало бы системой.

Ты же как-то сделал первый шаг к тем же самым актерам? Вот ты написал текст. Даже, если он хороший, как заставить Данилу Козловского прочитать его?

Вот именно — коммуникация. На самом деле, я только завел речь, а он сразу согласился. Первой ступенью был, конечно, Данила Козловский. Он открыл все. Кто-то должен был быть первым. До него читал Петр Семак в Петербурге — народный артист России. Это тоже имело значение. Но вот так раз — и миллион просмотров — конечно, Данила.

Там рассказ, который его очень сильно задел, который ему очень сильно понравился. Тексты важны, конечно. Мне вполне Хабенский может сказать: «Это не мой текст». Или: «Здесь ты молодец». То есть каждый раз, когда мне говорят, что мое творчество маркетинговый пиар — да, это хороший маркетинговый пиар очень хорошего текста. Как делать маркетинг, я вам объяснил — вот вам инструкция. Только дайте текст. 

Удивительно, как тебе не снесло крышу. Вот сколько кризисов среднего возраста ты пережил?

Самое главное — я проскочил кризис среднего возраста благодаря истории с писательством. Он только начинался, я подумал — как бессмысленно проходит моя жизнь. Это раз. А второй раз — это тот момент, когда я развелся, у меня начиналась хорошая известность (если не слава), пошли хорошие деньги, и в этот момент можно было улететь. Ну, и морально разложиться  окончательно. Вот тут бы крышу и снесло.

От успеха, от денег?

От всего, да. От востребованности, от кризиса среднего возраста, от попыток молодиться. Но появилась Оксана, поставила коридор, в котором нужно двигаться, и зажгла огонь сзади, чтобы он не давал мне останавливаться.

Попытки молодиться остаются?

Конечно. Я очень люблю тусовки и танцевальную музыку. Прям могу до утра зажигать на танцполе. Не умею танцевать, что характерно. У меня есть определенный страх старости, конечно. Но меня всегда спасала ситуация: мне 45, у меня до сих пор живы две родные бабушки и родной дедушка, одна неродная бабушка и неродной дедушка. У меня ощущение внука есть до сих пор, понимаешь?

Это очень сильно по возрасту опускает. С одной стороны, это счастье огромное, с другой — вопрос, который не дает тебе вовремя перешагивать все возрастные барьеры.

У тебя был момент, когда ты все бросал?

Да, но не связанный с текстами. У меня был момент, когда я женился не предыдущей жене Лене, она работала том же холдинге, что и я и жила в Москве. Я должен был сделать две вещи — бросить «МегаФон» и бросить Питер, где у меня было все прекрасно. И приехать в Москву — на ноль.

Когда это было?

Шел 2015 год. В нем много чего случилось. Книжку я начал писать в Питере, а вышла она, когда я уже был в Москве. Из-за того, что я ушел из корпоративной работы и где-то полгода не понимал, какую должность занимать, у меня появилось свободное время на развитие творческого проекта. В иных условиях я бы его не развил.

Например, если бы, приехав в Москву, я получил очень крутое корпоративное предложение на зарплату, которая мне тогда казалась космической. (А сегодня она может составить одно мое выступление).

Космическая зарплата тогда — это какая?

Если бы тогда мне предложили тысяч 700, то я конечно прыгал бы до потолка. 

И корпоративная рутина поглотила бы.

Ничего не получилось бы.

Писательством же невозможно заниматься факультативно?

Нет. Это, знаешь, шанс такой же, как появление жизни на Земле. То, что орбиту наклонили, Луна появилась, Юпитер, который заслоняет от кучи всякой херни…Вот так произошло со мной. Все сошлось. Я встретил продюсера Настю, которая была беременна, поэтому у нее тоже было свободное время. И все вместе совпало. Мне не было страшно, я решил в один день все.

Ну у тебя же были деньги, не стоял вопрос, где жить, что есть.

В Питере да, квартира была уже куплена, какие-то деньги были. Достаточно неплохие для обычного человека. Но для Москвы, для круга, с которым я общался, наверное, они были маленькие. Но есть, где жить, есть, как помочь близким, есть еда, ты можешь поехать в отпуск — такая обычная жизнь.

Ты чувствовал себя недостаточно обеспеченным для Москвы?

Ну я попал в круг, в котором зарабатывали значительно больше, чем я. В тот момент это было так. В Питере у меня была другая ситуация. Уже к тому возрасту — как раз почему у меня начинался кризис — большое количество моих друзей, которые запускали бизнес в 20 лет, выстрелили. Они и сейчас зарабатывают больше, чем я — у них империи.

Но сейчас я в своей области нахожусь на высоком уровне. Мы с ними разговариваем на равных, несмотря на то, что у меня десятков миллионов долларов, как у них, нет. Раньше это было тяжело осознавать, потому что ты понимаешь, что у них это заслуженно — а ты просто не стал рисковать, потому что тебе тогда было важно иметь визитку, статус. В то время как другие, условно, были готовы помидорами торговать на улице, но лишь бы что-то построить.

И вот они получили то, к чему шли 15-20 лет, а ты уже не получишь этого — время уже упущено. Твое личное время упущено, время в стране упущено, и думаешь: «Ну что у меня может быть впереди?». Ну, будет большая корпоративная позиция, еще больше. А, кстати, в Питере уже больше некуда было, я в Питере до потолка дошел — в одной из крупнейших компаний я был директором по пиару.

Пиарщиков не берут почти никогда на управленческие позиции. Пиарщик, который стал гендиректором — такого практически не бывает. Я не понимал, что мне дальше делать. Организовать свое пиар-агентство? Но даже агентство — это очень зависимая структура от клиента. И опять же — те, кто пошел по пути созданиях своих агентств, уже создали свои уже заняли места в рынке.

И если бы не писательство, у меня могло быть очень большое разочарование, меня могло раздавить это все. Творческая карьера меня вытянула репарационно, финансово, вытянула с точки зрения сравнения себя со своими же ровесниками.

Творчество не оценить. Как только ты становишься успешным актером, писателем или кем-то еще, тебе не нужны другие атрибуты. Неважно, какие у тебя часы, и ты можешь поехать на метро.

Потому что ты классный сам по себе. 

Да. Так странно устроено наше общество. Ну хорошо — ты успешный писатель средней руки. А другой человек создал империю — вы все равно не равны по сути дела. Он дает кучу работы людям, он платит огромные налоги, он создает продукт. А ты?.. Но ты можешь зайти в этот круг, приехав на метро, — тебя вообще никто ни о чем не спросит.

Как это ни странно, если мы говорим в категории денег, то с приходом успеха конкретно моя жизнь стала в десятки раз дешевле — мне вообще ничего уже не нужно. У меня самого денег нет — я все отдаю домой.

Вообще все?

Вообще все. Ну то есть у меня есть деньги на бизнес. У меня лично у самого, может, есть тысяч 20-30. Ну на карточке что-то там лежит. Мне не на что тратить!

Сколько ты тратишь в месяц всего, и сколько ты на себя тратишь?

Я не знаю. Я все отдаю в семью и не знаю, сколько там. Либо отдаю, либо мы вместе едем куда-то. А на себя лично… Во-первых, у меня куча спонсорских вещей — транспорт партнерский, допустим. Если бы у меня была потребность в одежде, этот вопрос тоже был бы закрыт, но мне просто ничего нового не нужно. Вот в рестораны я хожу, встречи какие-то. И жене подарки. Все.

То есть, подарки жене — это же не семейные траты?

Это мои личные траты. А все остальное — семейные. Родителям, бабушке помогаю. Помогаю людям, которым нужно помочь. В какие-то фонды перечислю деньги. Мне кажется вот реально лично на себя я трачу ну может тысяч сто-двести. 

А бензин?

Я редко езжу на машине, очень редко. Я на «Яндекс.Ультиме» езжу. 

Ты можешь и на экономе приехать.

Я могу приехать на собрание друзей-миллионеров на экономе и уехать на метро. И ничего не изменится в моей жизни и в их отношении ко мне.

Ну, прелесть же. В этом и прикол.

Да, в этом и прикол. Мне не нужны дорогие часы. Вот мне подарила жена дорогие часы — я их ношу. Но представить меня в часах за 100 тысяч долларов — это абсурд. Я хожу в джинсах и худи — все. Когда нужно, у меня есть костюмы, галстуки и все остальное. Мне не надо никому ничего доказывать. 

Я бы хотел сказать Оксане — больше никогда не работай. Пока такой возможности нет. А тут она еще, как подорванная, занялась коучингом и зарабатывает какие-то дикие деньги на тренингах. В очередной раз пытается обойти меня на повороте — стимулирует меня. Тут интересная такая закономерность. Я от многих звезд слышал, что они ни на что не тратятся.

Ну правильно — у них есть контракты, они вхожи в любые магазины и общепиты.

Тебе не нужно еще покупать доступ в общество. Богатого человека приглашают в интересные круги, если он госслужащий, или у него высокий финансовый статус. Но, когда ты в творчестве, ты можешь вообще ничего не зарабатывать — и ты будешь самым желанным гостем на любом мероприятии.

Если ты не полный кретин.

Да. И вот это очень важно — не быть кретином. Я сделал все, чтобы не быть кретином. Это еще зависит от воспитания. Когда меня спрашивают, повезло мне с чем-то или нет, я честно отвечаю: мне фантастически повезло с семьей, в которой я родился. Потому что это — прям редкость. Это — интеллигенция в четырех поколениях. Это русская и еврейская интеллигенции. Это уникальный набор.

Причем в русской интеллигенции смесь дореволюционных корней и людей, добившихся всего во время Советской власти — то есть корней революционных. И тут я рождаюсь — у меня в жилах все прабабушки, все прадедушки, папа, мама, вокруг меня огромное количество интересных, талантливых, ярких людей с интересными жизнями, каждый из которых пытался в меня что-то вложить.

У меня есть сестры, племянники — но я из нового поколения был самый первый. Чтобы просрать все, что в меня вложили — это надо быть полным идиотом. Да, и еще и родится в Питере. 

Ну здесь ведь твоя работа тоже есть. Проебать происхождение — это дело нехитрое.

Ну слушай, я родился в очень хорошей семье, где все друг друга любили. И только лет в 20-30 я узнал о конфликтах, которые в семье происходили. Они были, но меня не касались. Мои родители развелись, но меня все любили. Я вообще не заметил развода. Только сейчас психолог, если покопается, найдет что-то в мне такое, что повлияло на меня.

Меня не делили, не пилили, мама не говорила, что папа идиот. И, соответсвенно, море любви, море признания. Что бы ты ни делал — тебя всегда любят. Конечно, я не был всегда молодцом, но меня всегда любили. В духе: «Даже если ты будешь плохим писателем, мы тебе скажем, что ты плохой писатель, но любить тебя будем». Плюс — мне хватило мозгов не пойти по родительским стопам в медицину — там меня мог задавить их авторитет. Они прям именитые все.

В какой области?

Папа — кардиолог-терапевт, дед анастезиолог, а прадед акушер-гинеколог, по его учебникам учатся до сих пор. Притом он еще и военный герой. Родные сказали мне: «Иди куда хочешь». И мне не надо было ничего им доказывать.

Пиарщик для них — это что-то чуждое. В семье не без пиарщика, в общем. Мало понятная хрень, ну ладно. Я в их понимании был странным по профессии человеком, они даже не до конца понимали, есть она у меня или нет. Но все равно любили. И вот это дало силы любить одних, и дало силы переживать нелюбовь всех остальных.

Даже все если против меня ополчатся, даже вся Москва, — я приеду в Питер и упаду в море любви — папа, мама, бабушка, сестры. И мне будет настолько похуй. В этой любви ты можешь спрятаться от любого влияния внешнего мира.

Это давало силы и в личной жизни — ты не боялся, что тебя разлюбят, и даже если что-то случится, ты это переживешь, потому что это — не единственный человек, который тебя любит. И ты можешь совершенно бесстрашно любить его. 

А что такое любовь?

Любовь — это выбор другого человека вместо себя. Во-первых, это — божественное чувство, не поддающееся описанию, но оно состоит из сочувствия и сопереживания, из уважения, из сексуального влечения и еще из десятка факторов.

Это обязательно?

Да.

А вот эта трансформация любви сквозь года с угаснувшей страстью? 

Я считаю, что отношения, которые изначально не базировались на очень серьезного уровня сексуальном влечении, обречены в будущем. Это влечение трансформируется во что-то. Но цемент, который в основе этого фундамента, никуда не денется.

Безусловно, сексуальное влечение с годами пропадает. Но я не слышал ни разу, что оно исчезло совсем между теми, у кого оно изначально было большое. Я знаю восьмидесятилетние пары, которые до сих пор занимаются сексом!

А сочувствие и сопереживание почему важно?

Когда ты человека не любишь, тебе гораздо сложнее, если что, менять ему судно. Если он заболел, если он стареет. Если у тебя нет этой любви, то ты увидишь, что он старый — и поменяешь на нового. А так ты просто перестаешь замечать его старение.

Божественная искра должна быть, которая нам непонятна, которую нам не объяснить. Но эта искра закрепляет такие вещи, как сочувствие, сопереживание, уважение, сексуальное влечение, интеллектуальное удовольствие от общения.

В отношениях должен быть альянс — в смысле антонима слова мезальянс. У нас,  допустим, с Оксаной общий менталитет. В том числе потому, что мы оба из Петербурга.

Территориальный принцип тоже играет роль?

Да, это важно.

Ты бы говорил, что у вас общий менталитет, если бы вы оба были не из Петербурга, а из Воронежа?

Если бы я был из Питера, а она из другого города, назовем его — любой город, меньше Петербурга — это было бы сложнее. Внутри, глубоко, мы все равно снобы, мы все равно считаем себя особенными. У меня нет возможности сказать Оксане: «Ты вообще откуда? Ты вообще кто?». А мы с ней вместе можем сказать это даже москвичу.

Как называется у вас улица, Варварка? А я на Итальянской жил. Маросейка? Вот оттуда ты?!  Хотя она жила в Питере на Гражданке, а я в районе под чудесном названием Веселый поселок. Родился на Фонтанке, но потом мы разменяли квартиру. Это тоже было испытание для бабушки и дедушки, которые всю жизнь жили на Фонтанке — с 1920 или 1923 года.

В чем еще ты видишь отличия москвичей от питерцев?

Мне кажется, питерцы в большей степени понятийные, чем москвичи. Попробую тебе объяснить основное отличие Петербурга от Москвы. Очень субъективно и спорно, но я попробую. Мы в Питере по рациональным причинам, подчеркиваю — по рациональным — очень ценим долгосрочные отношения с людьми. Мы ради краткосрочных целей не готовы пожертвовать отношениями. 

Я это понял, когда работал сети бутиков, мы торговали в том числе дорогими костюмами. VIP-база Петербурга — пара тысяч человек. А в Москве — двести тысяч! Это люди, которые чего-то там определяют. В Петербурге один журнал, а в Москве сорок. В Петербурге один канал, а в Москве двадцать — все федеральные.

В Москве башен очень-очень много. Ты с этой дружишь, потом с этой, потом с этой. Ты не боишься поругаться с главным редактором журнала Vogue, потому что есть журнал Harper’s Bazaar, есть еще какой-то. И редактор может поменяться. А в Петербурге — нет.

Это касается школ, университетов, больниц, и всего-всего остального. Вот с Путиным в Москве поругаешься — тогда жопа будет. А в Питере на каждом месте свой маленький Путин — он не меняется никогда. И этих мест, допустим, пять, и эти люди между собой общаются. И если ты кинешь одного, две тысячи очень быстро узнают про это и скажут друг другу: «Он — кретин».

В Москве все двести тысяч, во-первых, не узнают, во-вторых, все привыкли — ну, все идиоты. Никого этим не удивишь. И ты в Питере начинаешь ценить общение. Это называется провинциальность города. Все то же самое и в Воронеже, и в Тамбове. Но Питер при этом все равно столичный чуть-чуть — есть лоск, есть образование. 

И ты попадаешь в Москву со столичной подготовкой, но с провинциальным менталитетом с точки зрения ценности человеческого контактного общения. Поэтому ты очень четко понимаешь, кому что говорить, где как поступить. И ты не готов сейчас урвать кусок и ради этого пожертвовать человеком — ты так не умеешь.

Кстати, это начинают ценить другие, и с тобой поступают так же в ответ. Потому что, как мне показалось, в Москве люди себя с тобой ведут так, как ты ведешь себя с ними. То есть человек в Москве может быть порядочным, а может быть конченой сволочью. Но, если он сталкивается с порядочным человеком, он ведет себя порядочно. Если со сволочью — он тут же, как сволочь.

И, приехав в такую Москву, я вел себя как порядочный— и ко мне стали так же относиться. Мне в Москве предъявить претензий, кроме очень небольшого количества людей, некому. Может, за глаза говорят — я не знаю. Ну, был у нас с Оксаной один конфликт с одним изданием. Но все уже тридцать раз извинились

Вы все-таки помирились с Condé Nast?

Да. Уже даже в Tatler про меня писали. С Ксенией Собчак и Константином Богомоловым мы давно уже общаемся. Можем спокойно на ужин вместе сходить. А с некоторыми другими акторами этой ситуации меньше, но общаемся. Вот и все, что я могу вспомнить.

А это тебя реально задел тот филь на юбилее Tatler?

Фильм задел нас с Оксаной, потому что это сделали люди, которые нас близко и хорошо знают. Не было бы ничего нового, если бы это было на богомерзком портале, который торгует сплетнями — там каждый день такого вагон, помойка — их работа. Но когда в разы меньшее было сказано, но людьми, которые нас знают, — это задело. И мы, кстати, единственные, кто тогда выступили. Это опять же питерская тема — все остальные участники, по которым проехались просто сказали: «Ну, ладно, ладно».

Ну, чтобы не ссориться с большим издательским домом.

Знаешь, мы, к счастью, можем поссориться со всеми издательскими домами. И даже не потому, что мы такие гордые. Потому что есть соцсети! Они нивелировали значение любых изданий. Совокупный охват наших с Оксаной медиа может быть не меньше, чем охват условного GQ.

Но в этой ситуации проявился наш питерский менталитет — а ради чего мы должны это терпеть? Ну да ладно об этом. Вот еще забавный момент.Правильный питерский человек, когда его друга увольняют с важного поста, начинает звонить чаще. А в Москве в такой же ситуации — реже. Это неправильно, потому что мы знаем, что человек вернется, и он вспомнит тех, кто не звонил. 

А точнее — их забудет.

Да, так правильнее — он их забудет. Ну, и в целом это невоспитанно, нельзя так себя вести. Что про тебя подумают?! У нас есть этот небольшой заеб: что люди скажут! Так нельзя с ними поступать. И поэтому куда ни ткни — питерские везде стоят, и это не только потому, что Владимир Владимирович из Питера.

Но это опять же — если ты не кретин. Если б ты был кретином, тебя бы сняли.

Да. И это — естественный отбор. Это некая эволюция некретинов. Они могут быть жесточайшими акулами, они могут перегрызть тебя, но это все равно будет предсказуемая понятная реакция. Пушкин ведь тоже в чем-то был понятийным беспредельщиком.

Родился он, кстати, в Москве. 

Но менталитет питерский!. У него был какой-то свой свод, и он этот свод не очень сильно нарушал. Нельзя сказать, что он был добрейший нежнейший человек.

Продолжая тему Петербурга и петербуржцев — вспомнил твое интервью с Ксенией Собчак для Cosmopolitan.

А где ты его прочел?

У тебя на сайте в разделе «Интервью с автором». Ты задавал ей блиц-вопросы, и я хотел бы два из них адресовать тебе. Первый — честность или талант?

Для меня — честность.

И второй вопрос — безвестность или бедность?

Лучше я буду безвестным.

Чем бедным?

Конечно, сто процентов.

А как же рассуждения о том, что ты можешь обойтись без денег?

Я этого ни разу не сказал. Мне конкретно самому сейчас нужно не так много, но моей семье я хотел бы давать их в неограниченных количествах. Так что я точно не хочу быть известным и бедным.

Я слишком много работаю в благотворительных фондах, я слишком хорошо знаю цену деньгам. Поэтому — о нет! Охота за славой ничего не дает.

Я не экономлю на славе столько, сколько на ней зарабатываю. А зарабатываю я больше. Но очень много известных и нищих людей — и это катастрофа. Я лучше буду вообще никому неизвестный сидеть на острове в Тихом океане, где у меня есть деньги, буду отправлять своим близким столько, сколько им надо, чтобы они получали в больнице лучшие лекарства. Я заточен именно на это.

[IMAGE]

В чем твоя суперсила?

Коммуникация с людьми. Я их вижу. В том числе я вижу идиотов. Это не значит, что я с ними не общаюсь. Я просто знаю это. При этом я понимаю, что не бывает абсолютных идиотов. 

То есть ты даешь шанс?

Конечно. Чтобы мне попалась абсолютная каталогизированная сволочь — не бывало, наверное, такого.

Ну, сволочь — он плохой человек. А идиот, кретин — это такое состояние души.

Душа меняется, ты можешь растопить в человеке самый-самый кретинский лед. Он может измениться по отношению к тебе. И потом, ты же никогда не знаешь, чем вызван его кретинский поступок.

Но выяснять это мы не будем.