«Ненавижу роль, которая мне дала популярность»: самое острое из дневников Фаины Раневской в исполнении Константина Хабенского

«Мне очень понравилась идея, которую предложила команда Audi: чтение того, что интересно, того, что волнует. Предлагаю вашему вниманию дневники, а точнее фрагменты дневников Фаины Георгиевны Раневской — прекрасной, блистательной актрисы. Последнее время она служила в театре Моссовета, на сцене я лично ее не видел, но я видел в записи потрясающий спектакль. Если вы пропустили, посмотрите, называется «Дальше тишина». Потрясающий спектакль».

Итак, Фаину Георгиевну довольно часто просили разные издания написать воспоминания, написать дневники… Она была человек довольно резкий, насколько я понимаю, не стеснялась говорить правду или такую жесткую аллегорию относительно тех или иных людей или их деяний. И к себе довольно резко относилась. И насколько я понимаю, опять же из воспоминаний ее современников, она прислушивалась к тому, что надо бы написать какие-то дневники, но она их периодически рвала.

Удалось сохранить буквально не так много. Я натолкнулся на ее воспоминания, на ее дневники в книжке, которая продается в наших магазинах книжных, она называется «Судьба-шлюха». Я думал, что я натолкнусь на очередные анекдоты от Фаины Раневской или о Фаине Раневской, а натолкнулся я на совершенно другие вещи — откровенные, честные. И я сейчас попытаюсь вам это рассказать. Нам всем, конечно же, Фаина Георгиевна запомнилась по анекдотам. Вот, предположим, самый простой:

«Раневская кочевала по театрам. Театральный критик Наталья Крымова спросила:

— Зачем все это, Фаина Георгиевна?

— Искала... — ответила Раневская.

— Что искали?

— Святое искусство.

— Нашли?

— Да.

— Где?

— В Третьяковской галерее...»

А теперь давайте непосредственно из дневников…

«В старости главное — чувство достоинства, а его меня лишили.

Прислали на чтение две пьесы. Одна называлась «Витаминчик», другая — «Куда смотрит милиция?». Потом было объяснение с автором, и, выслушав меня, он грустно сказал: «Я вижу, что юмор вам недоступен».

«То, что писатель хочет выразить, он должен не говорить, а писать». Э. Хемингуэй.

«То, что актер хочет рассказать о себе, он должен сыграть на сцене, а не писать мемуаров. Я так считаю. Фаина Раневская».

«Среди моих бумаг нет ничего, что бы напоминало денежные знаки».

***

«Первый сезон в Крыму, я играю в пьесе Сумбатова Прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: «Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея…» После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово уйти со сцены».

***

«В самые суровые, голодные годы «военного коммунизма» в числе нескольких других актеров меня пригласила слушать пьесу к себе домой какая-то дама. Шатаясь от голода, в надежде на возможность выпить сладкого чая в гостях, я притащилась слушать пьесу. Странно было видеть в ту пору толстенькую, кругленькую женщину, которая объявила, что после чтения пьесы будет чай с пирогом.

Пьеса оказалась в пяти актах. В ней говорилось о Христе, который ребенком гулял в Гефсиманском саду.

В комнате пахло печеным хлебом, это сводило с ума. Я люто ненавидела авторшу, которая очень подробно, с длинными ремарками описывала времяпрепровождение младенца Христа.

Толстая авторша во время чтения рыдала и пила валерьянку. А мы все, не дожидаясь конца чтения, просили сделать перерыв в надежде, что в перерыве угостят пирогом.

Не дослушав пьесу, мы рванули туда, где пахло печеным хлебом. Дама продолжала рыдать и сморкаться во время чаепития.

Впоследствии это дало мне повод сыграть рыдающую сочинительницу в инсценировке рассказа Чехова «Драма».

Пирог оказался с морковью. Это самая неподходящая начинка для пирога.

Было обидно.

Хотелось плакать».

* * *

«…Мальчик сказал: «Я сержусь на Пушкина, няня ему рассказала сказки, а он их записал и выдал за свои». Прелесть!

Но боюсь, что мальчик все же полный идиот».

* * *

«…На ночь я почти всегда читаю Пушкина. Потом принимаю снотворное и опять читаю, потому что снотворное не действует. Я опять принимаю снотворное и думаю о Пушкине. Если бы я его встретила, я сказала бы ему, какой он замечательный, как мы все его помним, как я живу им всю свою долгую жизнь… Потом я засыпаю, и мне снится Пушкин. Он идет с тростью по Тверскому бульвару. Я бегу к нему, кричу. Он остановился, посмотрел, поклонился и сказал: «Оставь меня в покое, старая б… Как ты надоела мне со своей любовью».

***

«Я познакомилась с Ахматовой очень давно. Я тогда жила в Таганроге. Прочла ее стихи и поехала в Петербург. Открыла мне сама Анна Андреевна. Я, кажется, сказала: «Вы мой поэт», — извинилась за нахальство. Она пригласила меня в комнаты — дарила меня дружбой до конца своих дней».

***

«…В Ташкенте она звала меня часто с ней гулять. Мы бродили по рынку, по cтарому городу. Ей нравился Ташкент, а за мной бежали дети и хором кричали: «Муля, не нервируй меня». Это очень надоедало, мешало мне слушать ее. К тому же я остро ненавидела роль, которая дала мне популярность. Я сказала об этом Анне Андреевне.

«Сжала руки под темной вуалью» — это тоже мои Мули», — ответила она.

Я закричала: «Не кощунствуйте, Анна Андреевна!»

***

«Я никогда не обращалась к ней на «ты». Мы много лет дружили, но я просто не могла бы обратиться к ней так фамильярно».

***

«Она была великой во всем. Я видела ее кроткой, нежной, заботливой. И это в то время, когда ее терзали».

***

«Не встречала никого пленительней, ослепительней Пастернака. Это какое-то чудо. Гудит, а не говорит, и все время гудит, что-то читая».

***

«Люди, дающие наслаждение, — вот благодать!»

***

«Борис Пастернак слушал, как я читаю «Беззащитное существо», и хохотал по-жеребячьи. Анна Андреевна говорила: «Фаина, вам 11 лет и никогда не будет 12».

***

«Проклинаю себя за то, что не записывала за ней все, что от нее слышала, что узнала! А какая она была труженица: и корейцев переводила, и Пушкиным занималась…»

«Анна Андреевна была бездомной, как собака».

***

«Старость — это просто свинство. Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости. Господи. Уже все ушли, а я все живу. Бирман — и та умерла, а уж от нее я этого никак не ожидала. Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела. А только начинаешь жить!»

***

«Странно — абсолютно лишенная тени религиозной, я люблю до страсти религиозную музыку. Гендель, Глюк, Бах!»

«Наверное, я чистая христианка. Прощаю не только врагов, но и друзей своих».
«Перед великим умом склоняю голову, перед Великим сердцем — колени». Гёте. И я с ним заодно». Раневская.

«Из Парижа привезли всю Тэффи. Книг 20 прочитала. Чудо, умница.
Перечитываю Бабеля в сотый раз и все больше и больше изумляюсь этому чуду убиенному.
80 лет — степень наслаждения и восторга Толстым. Сегодня я верю только Толстому. Я вижу его глазами. Все это было с ним. Больше отца — он мне дорог, как небо. Как князь Андрей. Я смотрю в небо и бываю очень печальна».

«Чем затруднительнее положение, тем меньше надо действовать». Толстой

***

«В детстве я увидела фильм, изображали сцену из «Ромео и Джульетты». Мне было 12. По лестнице взбирался на балкон юноша неописуемо красивый, потом появилась девушка неописуемо красивая, они поцеловались, от восхищения я плакала, это было потрясение…»

«Я в экстазе, хорошо помню мое волнение. Схватила копилку в виде большой свиньи, набитую мелкими деньгами (плата за рыбий жир). Свинью разбиваю. Я в неистовстве — мне надо совершить что-то большое, необычное. По полу запрыгали монеты, которые я отдала соседским детям: «Берите, берите, мне ничего не нужно…» И сейчас мне тоже ничего не нужно — мне 80. Даже духи из Парижа, мне их прислали — подарки друзей. Теперь перебираю в уме, кому бы их подарить…»

***

«Принесли собаку, старую, с перебитыми ногами. Лечили ее добрые собачьи врачи. Собака гораздо добрее человека и благороднее. Теперь она моя большая и, может быть, единственная радость. Она сторожит меня, никого не пускает в дом. Дай ей Бог здоровья!
Мучительная нежность к животным, жалость к ним, мучаюсь по ночам, к людям этого уже не осталось. Старух, стариков только и жалко никому не нужных».

«Меня забавляет волнение людей по пустякам, сама была такой же дурой. Теперь перед финишем понимаю ясно, что все пустое. Нужна только доброта, сострадание».

Я думаю, что если вы захотите узнать о Фаине Георгиевне чуть больше, вы купите эту книгу с ее дневниками и найдете там для себя что-то новое. Давайте держаться, давайте находить занятия дома. У нас есть так много преимуществ перед теми, кто, предположим, 200–300 лет назад спасался от чумы таким же образом, сидя дома, у них была только голубиная почта. У нас есть гаджеты, мы можем общаться, мы можем читать книги, мы можем сами попробовать себя в качестве поэтов, или писателей, или художников. Есть время задуматься, что мы делаем, зачем мы делаем, кого мы любим, за что мы ненавидим, кто мы такие.